|
ЗАКОН ГЕНОМА
Он позволяет
создать уникальные лекарства. Но чиновники,
как всегда, против
Нынешним
летом СМИ оповестили мир о том, что
программа, названная «Геном человека»,
практически завершена. Это была сенсация №
1, ибо никогда прежде наука не проникала так
далеко в тайны жизни живого. А несколько
позже в Великобритании состоялся
Международный конгресс по биохимии и
молекулярной биологии. Форум собрал
представителей разных наук, имеющих прямое
или косвенное отношение к тому, что можно
назвать «науками о жизни». В работе
конгресса принял участие и представитель
российской науки — директор НИИ
биомедицинской химии академик РАМН
Александр Иванович АРЧАКОВ. Вот что он
рассказал нашему корреспонденту:
–
Конгресс как бы
подвел черту под тем, что сделано. Да, геном
человека в принципе удалось расшифровать.
Теперь нам известны все двадцать три
хромосомы, созданы их карты и подробные
описания. Удалось прочитать три миллиарда
оснований нуклеиновых кислот, на что
затрачено три миллиарда долларов.
Специалисты знают теперь, какие гены
ответственны за разные заболевания и
являются причиной заболеваний —
кардиологических, онкологических, прочих.
Это крайне важно. Зная, каким должен быть
нормальный здоровый ген, можно исправлять
дефектные, приводить к норме — вылечивать
их.
— Выходит, все
это позволяет лечить не саму болезнь, а ее
причину. Разобрался, к примеру, какой ген
или их группа ответственны за болезни
сердца, исправил их дефекты — и все, нет
проблемы: сердце работает нормально?
— В принципе —
да. Но возникает проблема лекарств. Знаете,
сколько продолжается цикл «от идеи до
аптеки»? В среднем 10–15 лет.
— Но широко
теперь применяемое компьютерное
конструирование препаратов значительно
ускоряет процесс.
— Разумеется.
Но это касается первой стадии. А потом
начинаются испытания, в том числе и
клинические, на больных. И еще разного рода
согласования с контролирующими
организациями. Нет, новые лекарства быстро
не получишь. Да и сами болезни постоянно
видоизменяются. Вот, например, туберкулез.
Прежде его считали болезнью бедных и
довольно успешно лечили. Но это было давно.
Нынешний туберкулез, если можно так сказать,
многогранен. В одной из лабораторий, с
которой институт сотрудничает, собрали
целую коллекцию штаммов, вызывающих эту
болезнь. Знаете, сколько их? Около полутора
сотен! А посмотрите — грипп! Сколько его
вариантов! А гепатит, а другие болезни!..
— Выходит, как
болели, так и будем болеть — и старыми
болезнями, и их последующими модификациями?
— Да, но
эффективность лечения будет совершенно
иная. Есть основания предполагать, что в
среднем продолжительность активной жизни
увеличится до девяноста — ста лет. При этом
болеть люди будут иначе. Сейчас идут
активные работы по адресной доставке
лекарств, которые будут точно попадать в
цель, не повреждая других органов: печень,
почки... И такие лекарства уже есть.
— До сих пор мы
говорили о работах, связанных с геномом
человека. Но, насколько мне известно, работы
эти вышли как бы за пределы человеческого
организма.
— Удалось
произвести инвентаризацию около
пятидесяти генов микроорганизмов и
растений. Создана мощная информационная
база для дальнейших исследований. Геномика
нынешним летом прошла пик своего развития.
Теперь, когда многое нам известно
относительно геномов человека и животных,
акцент исследований сместился в сторону
геномов микроорганизмов, особенно
патогенных, а также растений. Все эти работы
обещают решительные перемены не только в
самой медицине, но и в сельском хозяйстве.
Это новые сорта растений, защищенных от
болезней, это, наконец, трансгенная пища.
Все это уже не мечты, а реальность.
— Кстати, как вы
относитесь к производству трансгенной пищи?
Некоторые ученые высказывают большие
опасения по этому поводу.
— Это в
основном европейские ученые. А американцы,
например, и японцы развивают ее
производство. Миллионы гектаров засеяны
трансгенными растениями, и они пользуются
достаточно высоким спросом, потому что не
только безопасны, но и обладают весьма
полезными свойствами, какими не обладают
традиционные продукты. Вы ведь ничего не
имеете против красной или черной икры? Но
это трансгенная пища. В производстве такого
рода пищи главное — организовать надежный
контроль, систему контроля. В этом случае я
— за.
— Итак,
насколько я понимаю, геномика как область
фундаментальной науки прошла пик своего
развития. Теперь все зависит от успехов
прикладных наук и технического оснащения.
— Это так. Но
геномикой дело не кончается. Она дала
богатейший материал для дальнейших
исследований. На ее основе зарождается
новая наука — протеомика, которой
предстоит исследовать самые тонкие
механизмы — белковые системы. Если
геномика дала нам знания о том, какая
информация записана в нас, дала описание
всех ста сорока тысяч генов, содержащихся в
человеке, описала хромосомный состав, то
протеомике предстоит выявить миллионы
работающих белковых систем, выяснить, как
работает каждый из этих механизмов. Кстати,
в этой области усиленно работают десяток
крупнейших фирм и множество малых. Деньги
на эти работы затрачивают громадные.
— А это правда,
что одна из ведущих фирм, занимающаяся
геномикой, а теперь активно взявшаяся за
исследования в области протеомики, понимая,
на какой золотой горе сидит, решила
приватизировать свои работы?
— Да, это так. Но,
обратите внимание, против решительно
выступили и президент Клинтон, и премьер-министр
Блэр. Приватизация была сорвана, потому что
то, что является достоянием всего
человечества, не должно принадлежать
частной фирме. Кстати, именно правительства
Англии и США — главные инвесторы этих работ.
И еще одно немаловажное обстоятельство.
Когда конгресс обсуждает проблемы,
связанные с жизнью человека, именно Клинтон
выступает в защиту требований фирм,
решающих проблемы геномики, а теперь и
протеомики. Этим проблемам отданы
приоритеты — не физике или химии, а именно
наукам о жизни. Такая вот перемена в умах
руководителей крупнейших промышленно
развитых стран.
— Что, и даже
НАСА не имеет такого приоритета?
— Конечно! А
знаете, какие деньги тратят на то, чтобы
форсировать работы в области наук о
человеке? Одна из ведущих фирм — «Селера» —
уже собрала на новые разработки более 900 тыс.
долларов, а новый методический центр фирмы
«Биорад» — более миллиона долларов.
Закупают самое совершенное оборудование,
дабы максимально ускорить работы.
— Но откуда же
такие деньги? Спонсоры?
— Главные
спонсоры — государства. Государство
объявляет конкурс. Победители получают
гранты. А это сотни тысяч долларов. И вот
ведь что любопытно. После того, как грант
выдан и деньги получены, государство теряет
всякий интерес к этим деньгам. Никакого
чиновничьего контроля за их расходованием.
Сами ученые и контролируют.
— У нас такое
невозможно.
— Да, мы пришли
из совершенно другого мира, да и гранты-то у
нас мизерные, способные лишь подкормить
отощавшего ученого. Но я не могу утверждать,
что в том, другом, мире, откуда мы пришли,
науке так уж было плохо. Власть кормила ее, в
иных случаях даже очень хорошо. Теперь
совсем странная ситуация — вроде бы некому
заботиться о развитии науки. Миннауки, хоть
и нищее было, а посильную заботу проявляло.
Теперь его нет.
— Куда же теперь
податься ученому со своими суперценными
идеями?
— Не знаю. Ходим
кто куда: в разные министерства пишем, иной
раз в Думу или президенту. Увы!..
— Вы тоже?
— Конечно, и я
не исключение. Нужно срочно создавать в
государстве центр по протеомике. Иначе
окажемся в пещерном веке. Вот и хожу, и пишу.
Пытаюсь убедить в приоритетной важности
этого дела.
— Получается?
— Да что вы! У
нас ведь лет пять будут обсуждать, а раз так,
нужно ли браться за это дело, когда
президент и правительство уже определили
приоритеты? Может, и нужное, мол, дело, да
сейчас с деньгами сами знаете...
— Подождем, пока
остатки специалистов разбегутся по другим
странам?
— К тому все
идет. Это у них там человек — главное. У нас
— другое.
Евгений ТЕМЧИН
22.01.2001
|
